Очередной полицейский в гидрокостюме, плававший в центре болота, замахал руками.

– Здесь, на дне, есть что-то еще! – прокричал он. – Скелетные останки.

Другие начали осторожно приближаться к нему.

Элен хотелось крикнуть: «Оставьте кости в покое! Они должны быть здесь. Это такая же часть ландшафта, как и само болото».

Мужчина, стоявший рядом с ней, что-то пробурчал в рацию.

Другой, пожарный-доброволец, которого Элен раньше видела в универмаге, сказал:

– Здесь опасно оставаться. Только не сейчас, когда призрак Хетти бродит по болоту.

Элен отвернулась. Она знала, что призрак Хетти не бродит по болоту.

Она знала, где находится дух Хетти Брекенридж.

В новом доме, вместе с остальными. Она ждала Элен.

8 июня 2016 года

Олив стояла возле старого фундамента дома Хетти. Теперь она редко приходила на болото, слишком тяжело было думать о маме и о том, что с ней случилось.

Но тем не менее болото оставалось с ней. Оно наполняло ее сны и незримо присутствовало в ее мыслях.

Особенно после того, как Дикки Барнс посетил Олив на прошлой неделе. Он принес ей записку от тети Рили, теперь надежно запертой в женской исправительной колонии в Барлингтоне.

– Твоя тетя попросила меня передать это, – сказал он.

– Отец говорит, что я не должна поддерживать никаких контактов с ней, – сказала Олив. – Наш адвокат говорит то же самое.

– Не стреляйте в гонца, – сказал Дикки, передавая ей сложенный листок бумаги, и развернулся уходить. Потом остановился и посмотрел на нее. – Знаешь, я понятия не имел об этом. И никто из нас не знал. Мы думали, что Лори сбежала с мужчиной, как говорила Рили.

Олив слышала все это в суде. Она слышала, как Рили без ведома Дикки взяла его револьвер. И о том, как Рили показывала мамин дневник членам спиритического кружка в надежде на то, что он приведет их к сокровищу. Но потом, когда Олив пришла к Дикки и стала задавать вопросы, тот ударился в панику и попросил Рили вернуть дневник на прежнее место. Именно тогда она сделала последнюю запись, наводившую подозрение на отца Олив.

Теперь Дикки смотрел на свои остроносые сапоги.

– Мне очень жаль, Олив, – сказал он. – Твоя мать была особенной женщиной. У нее было много талантов, но, полагаю, мне не нужно рассказывать тебе об этом.

Олив смотрела, как он уходит. Он сгорбил плечи и казался сейчас гораздо ниже. И в его кожаной кобуре ручной работы больше не было револьвера. Того самого револьвера, который забрала Рили и убила ее мать.

Олив прочитала записку Рили.

Теперь Олив стояла возле старого фундамента, глядя на болото. Вокруг сновали птицы и стрекозы. Розовые венерины башмачки цвели в этом году так обильно, как будто Хетти водила хороводы на болоте.

На другой стороне болота Олив видела тропу, ведущую к дому Элен и Ната. Наверное, сейчас Элен возилась в саду, а Нат отправился на работу в природоохранную организацию. На прошлой неделе, когда они пригласили на обед Олив с отцом и даже Майка, Элен показала свою новую татуировку: изящный бледно-розовый венерин башмачок на предплечье. Ее дань уважения Хетти.

Майку очень понравилась татуировка. А Элен и Нату понравился Майк.

– Cypripediam reginae, – сказал Майк, когда увидел татуировку. Олив закатила глаза, но улыбнулась, испытывая странную гордость за своего эксцентричного и начитанного друга.

– Где ты прятала этого парня? – поинтересовался Нат.

Майк тут же принялся развивать тему о природной маскировке, которая привела к долгой дискуссии с Натом о разных видах камуфляжа у животных и растений с такими терминами, как «расчленяющая окраска», «фоновое соответствие», «защитная расцветка» и «мимикрия».

Майк отрастил длинные волосы и вырос на полфута за последние шесть месяцев. Даже отец Олив стал по-другому относиться к нему, называя его «сынок» и приглашая остаться на ужин.

Олив и ее отец, с помощью Ната и Элен, завершили реконструкцию дома. Они отделали стены, настелили полы и убрали все инструменты. Иногда Олив видела, как отец поглядывает на стены, и догадывалась, что он подумывает о новом ремонте. Она брала его за руку и отводила к фотографиям, которые они вставили в рамки и повесили на стене: семья на праздниках и днях рождения, мама и папа в день их свадьбы. Что бы они ни сделали – будь то перестройка дома или даже находка сокровища, – не могло вернуть маму. Но она все равно была с ними. Олив чувствовала это и знала, что отец чувствует то же самое.

– Мама любила этот дом таким, какой он есть, – говорила Олив.

* * *

Олив стояла на болоте. На ее шее было мамино ожерелье, вернее, ожерелье Хетти. Дверь между мирами.

Теперь Олив сняла ожерелье и держала его на кожаном шнурке.

– Покажи мне, Хетти, – сказала она. – Теперь пора.

Она чувствовала это всем сердцем. Время действительно настало. И Хетти была готова показать ей то, что нужно.

Серебряная подвеска пришла в движение, отклонившись влево. Олив сделала несколько шагов, потом подвеска изменила направление, и Олив двинулась туда. Шаг за шагом она следовала по пути, проложенному ожерельем. По пути Хетти. Олив переступала через розовые венерины башмачки, которые тоже как будто направляли ее. Невидимая тропа вела к заднему углу дома Хетти. Там подвеска начала описывать быстрые круги по часовой стрелке.

– Здесь? – спросила Олив.

«Да, – ответило ожерелье. – Да».

Возможно, это очередной трюк, и она выкопает очередную головку топора, старый горшок или раковину.

Олив положила ожерелье на землю и стала отодвигать камни. Потом провела металлоискателем и получила мощный сигнал.